Данная статья опубликована в журнале «Россия в глобальной политике».
С.А. Караганов — доктор исторических наук, научный руководитель — декан факультета мировой экономики и мировой политики Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», почётный председатель президиума Совета по внешней и оборонной политике.
Это эссе предваряет серию исследований, публикуемых в свежем номере журнала «Россия в глобальной политике», которые посвящены описанию и анализу ряда масштабных кризисов ХХ — начала XXI веков и опыта выхода из них. Такая подборка пригодится в поисках разрешения сегодняшней ситуации.
На факультете мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, в Совете по внешней и оборонной политике мы много лет подряд говорили о неизбежности масштабного кризиса (или нового этапа того, что начался в 2008 г.). Это чувствовали многие. Ощущение нараставшего неблагополучия, ожидание катастрофы, даже войны буквально висело в воздухе. Пандемия стала камнем, столкнувшим лавину и придавшим ей особый характер.
В начале 2020 г. и во время первого массового локдауна официальные лица и многие экономисты предвидели вероятность «отскока» (начала выхода из кризиса) уже к концу 2020-го и уж точно в 2021 году. Мы исходили из более пессимистичных — или реалистичных — ожиданий. Кризис будет длинным, тяжёлым, опасным, сравнимым с Великой депрессией 1930-х гг., из которой мир так, по сути, и не вышел до Второй мировой войны. Надеемся, что этот катаклизм человечество преодолеет не через большую войну, угрожающую теперь прекращением его истории.
Коллективом авторов руководил глава Департамента мировой экономики ВШЭ Игорь Макаров. В своей вводной статье он излагает рамки и логику исследований.
Я же попытаюсь описать сам нынешний кризис, в эпицентре которого мы находимся. Сделать это сколько-нибудь полно — невозможно. Не только потому, что он только разворачивается, но и из-за одной его особенности — отсутствия реальной информации о том, что происходит. Вернее — из-за обвала информации, часто ложной, манипулируемой. К тому же её производители (а их больше на несколько порядков, чем в любой предыдущий период) в растерянности. Поэтому мне придётся опираться не на знание, а скорее на интуицию, которая может и подвести. Но рискну репутацией. Не впервой, да и время сейчас рисковое.
Естественно, текущий кризис — при всех возможных параллелях с предыдущими — уникален. Прежде всего потому, что совпало несколько явлений. Экономическое цунами, подстёгнутое пандемией. Окончательный развал международного экономического и политического порядков, сложившихся после Второй мировой войны и (казавшейся) «победы» Запада в войне холодной. Элементы цивилизационного кризиса того же Запада, доминировавшего в мире на протяжении столетий. Одновременно идёт быстрое снижение международной политической и стратегической стабильности, множатся конфликты, растёт угроза их перерастания в большую войну. Зримо слабеет убедительность концепций, рождённых до начала этого комплексного кризиса. То есть налицо и интеллектуальный провал.
Разумеется, есть собственно пандемия и неспособность бедных стран и многих государств с ней справиться. Но эта беда — при всей её опасности для жизни и здоровья людей — несравнима с ужасными морами, которые переживало человечество. Её значение очень преувеличивается вырвавшимися из-под контроля информационными лавинами. А, кроме того, ещё и стремлением правящих элит немалого числа стран «перевести стрелки» со своих прошлых провалов и остаться у власти. Пандемию используют как замену войны, отвлекающей и оправдывающей. Во многом ситуация, действительно, сходна с большой войной — но пока без миллионов жертв. А если ситуация военная, то и действовать нужно по принципу «на войне, как на войне». Делать то, на что раньше не решались.
Получается картина почти всеобъемлющего, системного и многоуровневого кризиса с ожидаемо непредсказуемыми последствиями. Начну с лежащих ближе всего к поверхности экономических аспектов. Кризис, безусловно, резко обострит и без того нараставшее неравенство и ощущение несправедливости современной экономической системы, ещё больше сократит и так скукоживавшийся средний класс в развитых государствах. Беднее станут все, но особенно — бедные страны.
Становится совсем очевидным одно из коренных противоречий, если не пороков, нынешнего мира — исчерпанность современной модели капитализма, основанного на бесконечном и стимулируемом росте потребления. Даже если (и когда) нынешняя обеспокоенность изменением климата даст реальные плоды, базовой проблемы это не решит. Люди в развитом и стремящемся попасть в него мире потребляют бессмысленно и безрассудно много, выше нормальных человеческих потребностей. Но как ограничить рост потребления, когда миллиарды людей живут бедно и, что самое важное, — являются, благодаря медиа, очевидцами того, как живут богатые люди и страны? Да ещё и видят картину, заведомо приукрашенную по коммерческим или политическим соображениям. Эта тема остра и для России.
Похоже, проблему загрязнения среды тоже забалтывают — на деле Европа, основной глашатай этой темы, просто стремится переложить бремя на других через обложение тарифами энергоёмких товаров. Хотя объективно главные загрязнители — чрезмерные потребители. То есть богатые страны и индивиды. На конец 2020 г., время написания этой статьи, и у нас в стране, и в мире было удручающе мало признаков серьёзного переосмысления модели развития. На которое многие, в том числе и я, надеялись во время начала пандемии.
В обострившемся соперничестве пока относительно выигрывают Китай, Азия. Но в целом проигрывают все. Предварительные результаты кризиса — нарастание социальной напряжённости внутри обществ, возвращение массового голода в ряд регионов. И как результат — рост нестабильности и внутри многих государств, и между ними. В том числе вблизи наших границ. Многие правительства развалятся. Человечество делает ещё один шаг назад от идеалов вечного мира, ответственного глобального управления. Не утешает и то, что в результате быстрее сыпется «либеральный экономический порядок», созданный в Бреттон-Вудсе, распространившийся после 1991 г. на весь мир и дававший мощные преимущества его инициаторам через систему экономических режимов и быстро слабеющих ныне институтов — ВТО, МВФ и других. На смену приходит экономический и политический (об этом — позже) закон джунглей. Зачатки новой равновесной и справедливой системы пока не проглядываются. Впереди — как минимум десятилетие хаоса.
Нынешний кризис, видимо, подстегнёт ряд ранее наметившихся социально-политических тенденций. С эпидемией лучше справляются эффективные авторитарные государства (справедливости ради — неэффективных авторитарных тоже немало). На поверхность выходит истина, тщательно скрывавшаяся доминировавшей много десятилетий либеральной политкорректностью. Демократия — способ управления только богатыми обществами и только при отсутствии сильного внешнего стресса.
Все демократии в истории погибали. Греческие республики сменились деспотиями, римская — империей, итальянские средневековые — монархиями, новгородская пала, французская — сменилась империей. Февральская демократическая революция в России — тоталитарной системой. Практически все демократии Европы сдались Гитлеру. Такая участь ожидала, видимо, и Великобританию, если бы не помощь США, в течение всей своей истории защищённых океанами и слабыми соседями, и если бы не то обстоятельство, что Германия напала на СССР — с его народом, обладающим уникальной готовностью к самопожертвованию и управляемым жёсткой тоталитарной системой.
Нынешние демократии, привнесённые в относительно небогатые государства, осыпаются, превращают их в несостоявшиеся, сменяются авторитарными режимами. Если их демократическое устройство не поддерживается извне, как в странах периферии Евросоюза. Но экономический кризис сократит возможности поддержки и субсидирования. Да и в коренных странах, даже относительно богатых, растущие социальные протесты всё чаще подавляются откровенно полицейскими методами, которые всегда ассоциировались с самым жёстким авторитаризмом. Эти методы оправдываются — возможно, вполне искренне — необходимостью защищать демократию. Реально — это защита прежней политики и провалившихся элит. В спокойных условиях граждане демократических стран выбирают себе подобных и удобных, именно поэтому в старых демократиях элиты за последние десятилетия почти повсеместно деградировали. Достаточно сравнить лидеров 1950–1960-х и 2010-х годов. Но, признаем, и в условиях стресса Черчиллей или Рузвельтов выбирают крайне редко. Чаще приходят правые или левые популисты.
Очередное, исторически, возможно, временное, отступление демократии, которое усугубляется кризисом, ставит перед отечественным политическим классом два нелёгких вызова. Один — пересмотр убеждения, глубоко укоренившегося со времени упадка советского строя, что демократия — это всегда хорошо, вольно, сытно. Вольно — да, но и то далеко не всегда: формально демократические государства часто управляются олигархиями. И уж точно не сытно. Демократия — результат материального благополучия, а не причина. Другой вызов ещё сложнее — найти оптимальное сочетание авторитарных, популистских и демократических форм правления для эффективного развития страны, духовного и материального благополучия большинства. Стандартные рецепты для большой и генетически суверенной державы не подходят. Придётся идти своим путём. Наращивание авторитарных тенденций во власти, что неизбежно во время кризиса, отвечает российским традициям и запросу современного мира, хотя устраивает далеко не всех граждан современной России. Как и расширение пространства свободы — муниципальной, экономической, интеллектуальной. Неограниченная политическая свобода в России, да ещё во время кризиса, гибельна. Однако без воли не будет русского куража. А без него не будет успехов. Ведь и в победоносных войнах, и в освоении гигантских пространств русскими двигала не только «воля государева», но и стремление к свободе, душевный порыв. Нынешний почти повальный пессимизм отечественных элит (не разделённый пока властью) попросту губителен. Понятно — устали. Но тогда нужно выдвигать вперёд молодых. А достойные молодые в скуку и несвободу не пойдут.
Необходимо пересмотреть отношение не только к современной демократии, но и к другим концепциям и теориям, приходившим из Европы, более продуктивного, свободного и богатого Запада. Пандемический кризис показал, что они более неэффективны. Не-Запад, меж тем, становится богаче, а на Западе современная «либеральная политическая корректность» уничтожает свободу мысли и выражения. У нас же значительная часть экономистов и политологов по-прежнему проповедует и преподает теории и концепции, рождённые в западном мире для его нужд и отражавшие в итоге при всём (ныне быстро суживающемся) относительном плюрализме интересы его элит. Большинство теорий не только корыстны — они неадекватны для нас или вовсе устарели. Вообще, важнейший вызов, обнажающийся во время нынешнего кризиса, — ускорение эрозии европейской цивилизации, которую большинство нашего общества и даже многие политические антизападники считают своей.
Продолжительный относительный мир, порождённый, прежде всего, ядерным сдерживанием, рост благосостояния, прекратившийся совсем недавно, избавили развитые страны от стресса, характерного для всей истории человечества: необходимости борьбы за действительно насущное — жизнь, хлеб, место своего обитания, Родину. Произошло изменение сознания значительной части западных (и малой части незападных) элит и обществ. Стали набирать силу псевдоидеологии: «демократизм» как полутоталитарная система табу; «климатизм» как религия (не путать с необходимой заботой о защите окружающей среды); индивидуальные права меньшинств, но не обществ, большинства; феминизм (не путать с правами женщин), ЛГБТ, Black lives Matter, Me Too и так далее. Значительная часть обществ теряет идейно-духовные основы, на которых всегда зиждилось человечество — патриотизм, семейные ценности, веру.
Эти сдвиги поощрялись элитами, заинтересованными в сохранении статус-кво, ими созданного и их создавшего. Псевдоидеологии отвлекают от нерешаемых проблем (той же обостряющейся социальной несправедливости), атомизируют общества, замещают нормальные эмоции и ценности, превращают людей в роботов с программируемыми реакциями, дегуманизируют. Сходные, хотя и меньшие по глубине, общественные изменения предшествовали падению Римской империи, Венецианской республики, китайской катастрофе XVIII–XIX веков.
О «закате» Европы говорят уже столетие. Но похоже, что ныне пройден качественный рубеж. По сути, Европа внутри Европейского союза отказывается от многих коренных европейских ценностей, которые вошли в идентичность России и вернуться к которым мы стремились после того, как частично были оторваны от них на протяжении большей части ХХ века. Новый набор постевропейских ценностей, идеологий, перечисленный выше, ядовит, и его пытаются экспортировать.
Начавшийся в 2010-е гг. российский поворот на Восток, к Азии был вполне рационален: там расположены более динамичные рынки, царит менее неприязненная атмосфера. В результате коронакризиса подтверждается, что Азия — авторитарная или внешне демократическая — гораздо более эффективна. Сочетание вредоносности постевропейских ценностей и разочарования в эффективности модернизационного потенциала Европы/Запада ставит под вопрос ключевую, преимущественно европейскую идентичность большинства россиян. При обосновании поворота на Восток его сторонники, в том числе и я, с удовольствием обнаруживали в российской социальной и политической традициях восточные черты. Но теперь речь может пойти и о постановке под вопрос общей культурно-духовной ориентации на Европу, наших европейских корней. Кризис европейской цивилизации — это и наш кризис.
Ослабевшие европейские элиты, поговорив в очередной раз о стратегической самостоятельности, тут же отказываются от неё и пытаются укрыться под крылом Соединённых Штатов. Начался период недолгой новой консолидации Запада, совпадающей с нынешним упадком и поэтому являющейся его составной частью. Пока консолидация происходит в том числе на основе конфронтации с Россией. Из-за узости российского рынка такая конфронтация дешевле, чем с богатеющим Китаем. К тому же с Россией — привычнее. Так что серьёзного улучшения скверных отношений с Европейским союзом пока ожидать не приходится. Придётся сотрудничать с тем, с кем можно, — странами, корпорациями, университетами, людьми.
Период консолидации продлится недолго, слишком тяжелы внутренние расколы в США, проблемы в Евросоюзе, да и интересы разошлись уже далеко. Тем более важно заранее стараться предотвратить действия, нацеленные на провоцирование кризиса в отношениях с Россией, дабы подольше сохранить внутриевропейскую и атлантическую консолидацию. Стоит помнить, что «ракетный кризис» 1970-х гг. инициировали в первую очередь европейские элиты, боявшиеся сворачивания американского «ядерного зонтика», стратегического ухода Вашингтона и желавшие удержать его размещением крылатых ракет и «першингов». Ситуация 1970-х гг. и внутри Запада, и в Европе была сходна кризисной. Сейчас наиболее очевидный вариант провокации — подталкивание Киева к силовым действиям. Возможна и попытка размещения новых дестабилизирующих вооружений или дальнейшее раскручивание киберистерии.
Почти неизбежное продление периода многоуровневого противостояния с Западом делает для России, по сути, безальтернативным дальнейшее движение к Азии, к укреплению отношений партнёрства и де-факто альянса с Китаем, в том числе в технологической области. Но тем более важно сохранять максимальную свободу рук в политической и военной областях, не входить в формальный союз. В мир будущего, к Азии, надо идти, не пятясь и оглядываясь на Запад, а осознанно и просчитанно. Естественно, это не требует отказа от европейского наследия.
Кризис разворачивается на фоне глубокой многосторонней дестабилизация военно-стратегической обстановки из-за внедрения новых технологий (свежий пример — беспилотники, наносящие удары по нефтеперерабатывающим заводам в Саудовской Аравии, армянским целям в Нагорном Карабахе, убийство с их использованием иранского генерала). Разваливаются остатки режимов ограничения вооружений. Налицо повсеместное смятение и деградация элит. Объективно растёт вероятность непреднамеренной эскалации множащихся конфликтов, стремление использовать их для отвлечения от вала внутренних проблем. Наиболее очевидные: провоцирование кризиса вокруг Тайваня, Индия — Китай, Индия — Пакистан, Южно-Китайское море, Иран — Саудовская Аравия, Сирия, Ливия, Центральная Азия и, разумеется, Украина. Теперь ещё Белоруссия и Кавказ. Список можно продолжить.
Обнищание из-за экономического кризиса будет вести к внутренней дестабилизации десятков стран. Многие политические режимы станут рассыпаться. В том числе и на нашей ближайшей периферии.
Из-за необходимости концентрации на внутренних проблемах большинство ведущих стран мира (кроме, вероятно, КНР, стран Восточной и Юго-Восточной Азии, частично Индии) останутся в среднесрочной перспективе малонадёжными партнёрами. Это относится и к США, и к большинству стран Европы. Глубокая вовлечённость в мир конфликтующих или падающих государств, ненадёжных партнёров будет приносить всё большие убытки и всё меньше выгод.
Длительность предстоящего периода многоуровневого кризиса, остроконфликтного хаоса, жёсткого соперничества предсказать невозможно — от нескольких лет до десятилетия и более. Но одно очевидно — нельзя рассчитывать на долгосрочные внешнеполитические и внешнеэкономические договорённости, устойчивые успехи. Вероятны провалы. Один гигантский для всех — упомянутая эскалация до мировой войны. Обострениями меньшего масштаба угрожает любое глубокое вовлечение в формирующуюся на наших глазах сверхподвижную конфликтную мировую среду. Физическое вовлечение в такой внешний мир всё больше становится фактором уязвимости. Даже оперативно-тактические выигрыши, видимо, становятся невозможными или преходящими. А ресурсы — политические, экономические, управленческие, потраченные вовне, — обречены на растрату. Во внешней политике речь может идти о сокращении активности, чтобы избежать крупных потерь, о временном неоизоляционизме, работе на стратегическую перспективу. И внешняя политика не должна больше отвлекать от задач внутреннего возрождения или прикрывать отсутствие нацеленной на него стратегии и политики.
Для нас главные направления создания такого плацдарма — мобилизационное укрепление российской экономической мощи, поддержание эффективного потенциала сдерживания и абсолютно необходимое наполнение национальной жизни смыслом — создание и внедрение новой жизнеспособной наступательной идеологии для большинства. Эта идеология должна вести вперёд, воссоздавать русский кураж и быть привлекательной для большей части внешнего мира (а не Запада, как мы старались).
Малозатратная, но крайне важная идеологическая политика, выработка соответствующей запросу общества и мира новой русской идеи, призвана в том числе компенсировать необходимый частичный уход в себя. Такое сочетание ограниченного внешнеполитического неоизоляционизма (полный может оказаться разрушительным), сосредоточение на внутреннем экономическом и идейном подъёме и наступательной идеологической политике даст возможность использовать этот кризис как шанс.
Мир стоит перед необходимостью выработки системы ценностей, основанной не на росте потребления, а на единстве человека и природы, на том, что человек может достичь уважения и самоуважения, если он служит не только себе, но в первую очередь семье, обществу, стране, миру, Богу. Это трудно после почти века навязывавшихся коммунистических, а потом либеральных иллюзий.
Болезнь современного мира беспрецедентна. И, кажется, мало кто пока осознал, что пандемия не будет способствовать урегулированию проблем и разрешению противоречий. Напротив, она только открывает череду острых кризисов, которые изменят весь мир. Но изучение прошлых кризисов и опыта выхода из них поможет лечению, выбору лекарств и практик. На что и нацелены исследования, публикующиеся в этом номере.
На конец 2020 г. не видно признаков того, что правящие элиты большинства государств в состоянии осознать глубину и многоуровневость кризиса, — все стараются выйти из нынешнего обострения без кардинальных изменений курса (тем более что они требуют смены этих элит). Пока происходит обратное — коронавирус используется для прикрытия и оправдания провалившейся политики и прошлых институтов. И всё же через несколько лет может оказаться, что нынешний кризис имеет в том числе очистительный характер, что он способен толкнуть всех к нормальным ценностям, к рациональной политике, нацеленной на общую выгоду. Важно прийти к периоду строительства более сильными, а не ослабленными. А для этого — упрочить «крепость Россию», потенциально открытую миру и готовую к сотрудничеству и даже лидерству. Предстоит череда потрясений. К ним надо готовиться самим и готовить страну.
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и ЭИСИ в рамках научного проекта № 20-011-31821 «Мегатенденции мирового политического и экономического развития в условиях глобального системного кризиса: модели и стратегии для России».
