Экспертное заключение подготовлено по итогам сессии ПМЭФ-2021 «Евразийское региональное сотрудничество в постковидную эпоху»
Автор: Королев Александр Сергеевич, кандидат политических наук, научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
ЕАЭС с момента основания развился в неблагоприятных для себя условиях. В 2015 г. запуск Союза шел под аккомпанемент санкций в отношении крупнейшей экономики объединения — России и ответных российских мер. Подобные действия в их увязке не только рикошетом ударили по национальным экономикам стран ЕАЭС, но и поставили перед отдельными партнерами Союза вопрос о целесообразности развития деловых связей с ЕАЭС и в целом признания субъектности «евразийской пятерки». В 2018 г. в разгар активной работы по принятию Стратегии развития объединения на следующую пятилетку, запуска обновленного Таможенного кодекса ЕАЭС и новых рынков Союза разразились торговые войны между США и КНР, которые косвенно затрагивают интересы и экономические возможности ЕАЭС. Наконец, в 2020 г. окончательное принятие Стратегии развития Союза до 2025 г. совпало по времени с пандемией коронавируса и сопутствующему ему коронакризису.
Сам коронакризис в отличие от санкций и торговых войн нанес прямой и негативный удар по экономикам всей пятерки, уже отбросил реализацию четырех свобод на несколько шагов назад и устроил проверку на прочность институтов ЕАЭС и межгосударственного сотрудничества. Об этом, в частности, немало говорилось в ходе сессии «Евразийское региональное сотрудничество в постковидную эпоху» в рамках Петербургского международного экономического форума. Стоит признать, на данный момент Союз эту проверку полноценно не прошел. И если наднациональные органы, прежде всего, Евразийская экономическая комиссия (ЕЭК) на протяжении всей пандемии проявляла активность и показала эффективный результат, то страны-члены ЕАЭС не могут похвастаться высоким уровней координации и согласованности действий, что ставит под вопрос дальнейшие перспективы выхода из «пандемийного пике».
Кроме того, не стоит забывать, что наднациональные органы ЕАЭС функционируют исключительно в границах своих компетенций, поэтому критика за бездействие в сферах, которые эти института не покрывают, некорректна по определению. Следуют более подробно разобраться, каким будут выглядеть контуры евразийской интеграции в постковидную эпоху.
«Постковидное похмелье»: вызовы для евразийской интеграции
Во-первых, весьма вероятно, что после пандемии мы станем свидетелями усиления санкционного давления, роста протекционизма на мировой арене и сохранения торговых разногласий между США и Китаем. ЕАЭС в силу своей молодости и ограниченной роли в мировой торговле пока в большей степени наблюдал за стороны за этими процессами. Однако по мере популяризации и увязки этих действий Союз все чаще будет становиться объектом подобных мер как на уровне отдельных стран-членов, прежде всего, России, так и объединения в целом. Кроме того, КНР является вторым крупнейшим торгово-экономическим партнером Союза. Любые потенциальные спады в китайской экономике неизменно отразятся на Союзе и темпах реализации флагманских инициатив, включая сопряжения ЕАЭС и «Пояса и Пути».
Во-вторых, дополнительным вызовом для ЕАЭС станет форсирование со стороны стран-членов АСЕАН и ее диалоговых партнеров мега сделки — Всеобъемлющего регионального экономического партнерства (ВРЭП). В официальных кругах АСЕАН неоднократно доносились разговоры о позиционировании ВРЭП в качестве важнейшего инструмента преодоления разрушительных последствий COVID-19 для региона, борьбы с протекционизмом и отстаивания принципов свободной и справедливой торговли [1]. Более того, ВРЭП в случае его успешной реализации приведет к гармонизации существующей сети ЗСТ в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) и наращиванию внутрирегиональной торговли между странами-участниками сделки.
Регионализация мировой торговли, «замыкание» АТР на себе и создание новых торговых режимов и правил игры посредством продвижения ВРЭП представляет вызов для евразийской интеграции. На данный момент Союз остается в стороне от этих процессов, и в среднесрочной перспективе шансы на подключение на правах «внешнего» для участников ВРЭП партнера откровенно малы. От сюда — риск потери конкурентоспособности евразийской экономической интеграции на глобальном уровне и снижения заинтересованности в Союзе со стороны подписантов ВРЭП.
В-третьих, объективным вызовом в результате пандемии может стать неспособность ЕАЭС в новых условиях продвигать направления, заложенные в Стратегии и чрезмерная нагрузка на наднациональные органы. Стратегия 2025 формулировалось до пандемии и во многом отстает от современных тенденций развития мировой экономики. Очевидно, что отвлечение финансовых и институциональных ресурсов ЕАЭС на восстановление от последствий COVID-19 приведет к срыву изначальных планов, заложенных Стратегией, включая создание общих энергетических рынков к 2025 г., и общему замедлению темпов реализации новых направлений. Более того, на институты ЕАЭС, прежде всего, ЕЭК и ЕАБР возлагается дополнительная ответственность. Теперь к их первоначальным задачам по инициированию и реализации кооперационных проектов добавляется новая — экстренное тушение «пандемийных пожаров». В условиях ограниченности их ресурсов смешивание функционала может лишь углубить проблему недоинтеграции ЕАЭС.
«Новые» точки роста ЕАЭС
Справедливости ради, любой кризис создает одновременные и новые возможности, и ЕАЭС в данном случае не является исключением.
Во-первых, пандемия еще более акцентировано выявила необходимость масштабирования программ импортозамещения в рамках ЕАЭС и формирования стрессоустойчивости в торгово-экономическом, финансовом и институциональном измерениях. С учетом мейнстримизации односторонних санкций, торговых войн и протекционизма, с одной стороны, и ускорения регионализации мировой торговли, с другой, как результат пандемии важнейшей задачей для ЕАЭС становится развитие собственных евразийских цепочек добавленной стоимости и снижение зависимости от внешних партнеров. Это особенно актуально в контексте наблюдаемого в настоящее время американо-китайского декаплинга и одновременно быстрого восстановления КНР от пандемии, который уже в скором времени способен мобилизовать финансовые ресурсы и направить их на оздоровление экономик стран-членов ЕАЭС.
Помимо этого, в условиях распространения финансовых санкций как внешнеполитического инструмента для отдельных стран-членов Союза и объединения в целом растет значимость углубления финансовой интеграции внутри объединения путем повышения роли национальных валют во взаиморасчетах и работы над запуском альтернативных платежных систем. Здесь же можно отметить и необходимость более точечной настройки взаимодействия евразийских институтов развития — ЕАБР, ЕФСР с другими незападными площадками — АБИИ, Новый банк развития БРИКС.
Во-вторых, объективным сценарием в постковидную эпоху становится расширение программ импортозамещения критически значимыми товарами — лекарствами, средствами индивидуальной защиты, аппаратами ИВЛ, что в том числе необходимо для предания «человеческого» образа ЕАЭС. Недостаток развития этого измерения евразийской интеграции часто и во многом справедливо критикуется в экспертных кругах.
В-четвертых, массовые локдауны и перевод региональной интеграции в дистанционный формат создает запрос на совершенствование цифровой инфраструктуры ЕАЭС, продвижения новых услуг — от торговли до логистики, что вписывается в Стратегию развития объединения до 2025 г. и соответствует передовым глобальным трендам.
В-пятых, логичным и востребованным инструментом хеджирования рисков в условиях «сворачивания» мировой торговли служит заключение новых преференциальных торгово-экономических сделок. ЕАЭС за первую пятилетку существования имеет в своем послужном списке ряд подписанных ЗСТ и иных торговых соглашений, часть из которых уже реализуется. Однако постковидная реальность требует более углубленных и конкурентоспособных форматов соглашений, которые не ограничиваются исключительно торговлей товарами. Перспективным партнером на этом направлении может стать Индонезия, исследование о целесообразности подписания ЗСТ, с которой планируется завершить к сентябрю текущего года.
Наконец, в-пятых, неспособность государств в одиночку справляться с кризисными явлениями еще более выпукло ставит вопрос о перспективах расширения компетенций наднациональных органов Союза, в первую очередь, ЕЭК. Успешная реализация направлений из Стратегии 2025, ровно как и устранение негативных последствий пандемии невозможна в полной мере без адекватного распределения нагрузки и нахождения оптимального баланса между национальными правительствами и институтами ЕАЭС. Последнее мы не наблюдаем в настоящий момент в рамках евразийской интеграции.
Резюмируя, кононакризис — первый масштабный и комплексный шок для ЕАЭС, к которому евразийская интеграция оказалась не готова в должной мере. Вместе с тем пандемия не выявила ничего фундаментально нового для евразийской интеграции ни в плане вызовов, ни возможностей, а лишь более ярко подсветила текущий расклад сил для ЕАЭС. Но что действительного значимого привнесла пандемия и этот опыт важно учитывать по ее завершении — «заводские» параметры ЕАЭС версии 2015 г., в той или иной степени работающие в первую пятилетку, перестали работать. Союзу для поддержания конкурентоспособности и легитимности необходимо проводить ревизию существующей парадигмы развития и менять в ручном режиме настройки с учетом новых внешних и внутренних условий.
Экспертные аналитические заключения по итогам сессий деловой программы Форума и любые рекомендации, предоставленные экспертами и опубликованные на сайте Фонда Росконгресс являются выражением мнения данных специалистов, основанном, среди прочего, на толковании ими действующего законодательства, по поводу которого дается заключение. Указанная точка зрения может не совпадать с точкой зрения руководства и/или специалистов Фонда Росконгресс, представителей налоговых, судебных, иных контролирующих органов, а равно и с мнением третьих лиц, включая иных специалистов. Фонд Росконгресс не несет ответственности за недостоверность публикуемых данных и любые возможные убытки, понесенные лицами в результате применения публикуемых заключений и следования таким рекомендациям.
