Наследство и преемственность

Если говорить про наследие, про преемственность — это про то, что мы живем не одним днем. Потому что у нас феномен, высокая дихотомия в нашем сознании: мы живем одним днем и думаем, что будем жить вечно. Какое-то странное такое сочетание несочетаемых двух вещей, поэтому с нами это не случится, мы об этом думать не хотим. Но самое главное, вообще, когда мы говорим про наследие, мы говорим не про смерть, а про продолжение, про то, что ты хочешь после себя оставить, потому что ты можешь после себя оставить детей или память о своих делах — Варданян Рубен, Сооснователь, Noôdome.

Мы в 2011 году <...> делали по восточно-азиатским модернизациям исследование. Один из важных факторов успеха оказался в том, что должны быть патриотические элиты с 20-летним взглядом. <…> Поэтому меня волнует вопрос, откуда взять „длинный“ взгляд. В семье он безусловно живет. <…> Наверное, бывают еще не семейные, а духовные основания „длинного“ взгляда, интеллектуальные. Научные школы, например, они могут глядеть далеко, но все-таки вопрос о такой преемственности в семье, он самый распространенный и понятный. Если мы хотим долгого взгляда у себя в стране для решения проблем страны и мира, то, наверное, за эту соломинку надо ухватиться — Аузан Александр, Декан экономического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Когда мы говорим про наследство, наследие, — это не только про деньги, это не только про бизнес. Это намного шире. Это про культурные ценности, семейные ценности, традиции, принципы, культурный дух, семейный. И это тоже очень важная вещь, потому что у нас была такая прерванная связка <…> большинство максимум знают три поколения (своей семьи. — Прим. ред.), и это большой вызов, потому что мы действительно должны восстановить такую преемственность. <…> В 1917 году это было прервано, нам сейчас предстоит первый раз в истории России такое серьезное действие — Варданян Рубен, Сооснователь, Noôdome.

Прежде всего нужно передать детям духовные ценности. Когда дети понимают, что самое главное — это материальные ценности, им никогда не хватает, всегда будут ссоры между детьми, будет, к сожалению, война — Лазар Берл, Главный раввин Российской Федерации.

В России о смерти вообще не принято говорить. Это немцы за столом это могут обсуждать наряду с другим, а в России нет. Эта тема действительно табуированная, поэтому она такая сакральная, суеверная. При том, что, заметьте, гробовые деньги у нас существуют широко — это начальный вид сбережений российского населения, гробовые деньги. То есть об этом размышление идет у человека, а обсуждение не идет, так культурный блок поставлен. Культуру можно менять, но она меняется при целенаправленном воздействии не за одно поколение — Аузан Александр, Декан экономического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.

Если папа может правильно воспитывать детей, чтобы они не только видели, что папа делает, а чувствовали и понимали, что он от этого получает удовольствие, и как он принимает решения. Когда у него на работе есть вопросы, он может приходить домой и об этом рассказывать. <…> Люди говорят: „Работа — это работа, а дома — это дома“. Наоборот, пусть дети будут внутри, чтобы знали, что папе не так легко живется. И я думаю, что это все цепочка. Если мы правильное получили воспитание, тогда нужно это правильно передать дальше — Лазар Берл, Главный раввин Российской Федерации.

Понятно, что, когда ты получаешь даже не наследство, а становишься преемником в бизнесе, ты ощущаешь взгляд на себя как на человека, который, скорее всего, не достоин или не обладает этими качествами, но в принципе пришел на все готовенькое. <…> А если ты еще все это потеряешь, например, по каким-то внешним причинам <…> тогда ты тот дурак, который потерял семейное наследство. Поэтому тут очень сложно выиграть в этой роли. <…> Конечно, это большая доля ответственности — Франк Ксения, Председатель наблюдательного совета, Благотворительный фонд Елены и Геннадия Тимченко.

Понятно, что, когда ты получаешь даже не наследство, а становишься преемником в бизнесе, ты ощущаешь взгляд на себя как на человека, который, скорее всего, не достоин или не обладает этими качествами, но в принципе пришел на все готовенькое. <…> А если ты еще все это потеряешь, например, по каким-то внешним причинам <…> тогда ты тот дурак, который потерял семейное наследство. Поэтому тут очень сложно выиграть в этой роли. <…> Конечно, это большая доля ответственности — Варданян Рубен, Сооснователь, Noôdome.

Если говорить, что нужно делать прежде всего, когда родители занимаются какими-то благотворительными программами, нужно чтобы дети были вовлечены. Они должны знать, если у нас принято, что семья собирается вместе, обсуждает, куда мы будем тратить деньги, маленький ребенок пятилетний-семилетний, он же участвует. Может быть, его голос пока не полностью решающий, но он уже с детства понимает, что у этого есть цель. Может быть, мы даем десятину или 20 %, но ребенок понимает, что это и есть цель, и он участвует в формировании в семье этого бюджета, который идет на благотворительность — Лазар Берл, Главный раввин Российской Федерации.

Мне кажется, что мы все хотим передать им (детям. — Прим. ред.) ценности и те навыки и ресурсы, которые им нужны, чтобы нести эти ценности, реализовать эти ценности в мире. В принципе, один из лучших способов это сделать — это создание многопоколенного семейного фонда, благотворительного фонда. <…> Наш фонд всегда, с самого основания, осознавал огромный разрыв возможностей, качества жизни и ресурсов между крупными городами и малыми городами, сельской местностью. <…> Я всегда была уверена и знала, что большая часть нашего населения, по-моему 53 %, живут в средних, малых городах и сельской местности, и я стараюсь то же самое передать своим детям, когда я их с собой беру в поездки, как раз чтобы посмотреть на программы фонда и их оценить. И мне кажется, что благотворительная деятельность фонда — это такой очень практичный способ не на словах, а на деле показать и передать конкретные ценности семьи — Франк Ксения, Председатель наблюдательного совета, Благотворительный фонд Елены и Геннадия Тимченко.

Самое главное — это надо общаться, надо разговаривать. Дети должны чувствовать, что то, что ты делаешь, это не просто формальная история — Варданян Рубен, Сооснователь, Noôdome.

Очень часто дети смотрят на родителей и думают, что самое главное для них — это работа, зарабатывание денег, накопления — это их главная цель в жизни. Когда ребенок смотрит на папу, который занят с утра до вечера, что он понимает? Что папа занят, потому что он хочет больше зарабатывать. Тогда уже получается, что у ребенка главная цель в жизни — больше зарабатывать. Это проблема номер один. Проблема номер два, когда ребенок не понимает, почему папа работает, чем он занимается, каким бизнесом он занимается, и почему именно этот бизнес выбрал. Большая проблема, как передать потом. <…> И ребенок не понимает, почему папа именно этот бизнес выбрал: только потому, что там много денег, или есть какие-то ценности — Лазар Берл, Главный раввин Российской Федерации.

Мне кажется, что вопрос большой семейной ссоры живет в России непрерывно. <…> Мне хотелось бы найти варианты решения, которые в России не вели бы к великому конфликту, к революции, потому что революция — это нечто вроде ссоры между детьми за наследство для меня — Аузан Александр, Декан экономического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.