Не только про деньги. Истории о том, как можно решать социальные проблемы инструментами бизнеса

Принято считать, что предпринимательство и «социалка» несовместимы, как хищники и травоядные. Но этот стереотип уходит в прошлое. В мире все больше таких компаний — крупных и маленьких, — которые зарабатывают на том, что решают социальные проблемы. Предлагаем два наглядных примера того, как это происходит в России, где таких компаний уже тысячи.

---

Текст: Артем КОСТЮКОВСКИЙ, Лаборатория «Однажды», специально для журнала Российского инвестиционного форума

---

Алексей МАВРИН (Санкт-Петербург): «Наши дома престарелых займут целые этажи фешенебельных небоскребов»

Десять лет назад, когда Маврин только начинал строить свою «Опеку», в Петербурге и области было два государственных дома престарелых. Алексей побывал в обоих и понял, каким будет его собственный. В нем все должно быть не так, как здесь. Равнодушные сиделки, хамство, жестокость, скудный рацион, несчастные изможденные старики, от одного вида которых разрывается сердце — вместо всего этого пусть будет нечто среднее между гостиницей, больницей и домом отдыха.

Но Маврин решил переломить не просто стандарты качества, а социальную установку. Сам поступок — поместить своего отца или мать в пансионат для престарелых — больше не должен быть синонимом предательства. Наоборот, признаком ответственного поведения и готовности детей заботиться о своих родителях до конца. Ведь даже лучшие из нас не всегда способны создать им такое же качество жизни в домашних условиях.

ОДИНОЧНОЕ ПЛАВАНИЕ

Казалось бы, таким сложным бизнесом мог заняться лишь человек, за плечами которого либо медицина, либо социальные службы, либо какой-то непростой лично-семейный опыт. Но Маврин оказался в «стариковской» теме совершенно случайно. Выпускник знаменитой питерской «Корабелки» (Санкт-Петербургского государственного морского технического университета), он только после окончания вуза понял, что не хочет строить корабли. Работал программистом, потом начал потихоньку смещаться в сторону предпринимательства.

В 2008 году к нему пришла знакомая с идеей поставлять в больницы сиделок — пациентам, которые могут себе это позволить. Решили рискнуть. Но дела шли без особых успехов: в медучреждениях пришлых сотрудниц не жаловали.

— Мы тогда устроили акцию: раздобыли адреса стариков, которым нужна была помощь, созвали волонтеров, журналистов и пошли по квартирам готовить еду, окна мыть, давление мерить, — вспоминает Маврин. — Я оказался в квартире у одной бабушки. Мы пили с ней чай, и тут я, чтобы поддержать разговор, спросил, о чем эта старушка мечтает. От ее ответа у нас челюсти поотвисали: бабушка сказала, что заветное ее желание — лечь в больницу. Дома скучно, дети и внуки навещают редко, а в больнице жизнь, сверстники, движуха — прямо как в детстве в пионерлагере. Ну, тут меня и осенило.

Инвестиции в новый проект составили миллион рублей. Он ушел на аренду первого этажа в обычной гостинице, установку необходимых поручней, переустройство кухни, покупку инвентаря, а также на зарплату для сиделок. 400 тыс. рублей вложил Алексей, 200 тыс. — та самая знакомая, придумавшая «сиделочный» бизнес. Еще 400 тыс. рублей дал давний приятель Маврина. Соответственно распределили и доли в бизнесе. Но «на троих» дело не пошло.

— Старики к нам не шли, вернее, родственники не везли их, — объясняет Алексей. — Слишком высокими мы сделали цены и еще сильны были стереотипы о домах престарелых как о гетто, куда могут сдать человека только бессердечные люди. Первую проблему я решил легко — снизил стоимость. А вот со второй оказалось сложнее. И реклама практически не помогала. Заполнить этаж удалось только через год, хотя речь шла всего-навсего о 14 проживающих. Мы, конечно, на старте понимали, что это «длинные» деньги, но мои компаньоны, видимо, не ожидали такой длины.

В итоге Маврин выкупил их доли и пустился уже в одиночное плавание. А потом, наконец, случилось то, что он робко ожидал с самого начала. Информация об «Опеке» начала потихоньку расходиться по «сарафанному радио». Второй этаж удалось заполнить гораздо быстрее, за ним третий. Маврин понял, что можно смело открывать новый пансионат.

— Мне тогда казалось, сейчас один за другим начнем их штамповать, — говорит владелец «Опеки». — Но открыли второй, а заполнялся он опять медленно. Уже потом я понял, что это проблема каждого нового места: если есть выбор, люди селятся в уже обжитом пансионате. Но пока это выяснилось, я успел и понервничать, и позлиться. Это сейчас мы уже точно знаем, что новый пансионат будет заполнен первое время на 60–65%. Спустя примерно полгода эта цифра достигнет 75%, через год — 85%, а через полтора — 94%.

ПАНСИОНАТ В «МОСКВА-СИТИ»

В этой бизнес-истории не было резких взлетов и падений. В 2018 году выручка «Опеки» составила 500 млн рублей. Всю прибыль сети Алексей реинвестирует в новые учреждения. Год за годом, шаг за шагом, десять лет — девять пансионатов. Плюс собственный медицинский центр с упором на уход за больными и послеоперационное восстановление. Два пансионата в последние три года заработали в Москве. Маврин сейчас активно поглядывает на Московскую область.

Сначала у него не было никаких контактов с госорганами. Но в 2015 году вступил в силу 442-й федеральный закон «Об основах социального обслуживания граждан в РФ», и государство озаботилось привлечением бизнеса в социальную сферу. Это и правда гораздо выгодней: зачем самим строить дома престарелых и содержать их, если можно закупать у социальных предпринимателей конкретный объем услуг высокого качества. Если старики решат жить в частном доме престарелых, государство возмещает «Опеке» до 75% стоимости проживания.

— Алексей, скажите честно: вы сами бы стали жить в одном из ваших пансионатов?

— Странный вопрос, — недоумевает Маврин. — Естественно. Я делаю все так, чтобы самому было комфортно там жить. Иначе все это не имеет смысла. Но тут надо понимать, что наши пансионаты — для людей эпохи коммунизма. Когда станем старыми мы, дома престарелых будут уже другими. Потому что нашему поколению тех услуг, которые есть сейчас, будет недостаточно. Какими будут эти пансионаты? Мне представляется что-то вроде этажа в «Москва-Сити» с доступной инфраструктурой — салонами красоты, магазинами, кинотеатром. Ведь в старости еще ничего не заканчивается, а просто наступает новый жизненный этап — возможно, самый интересный.

---

Сергей НИКОЛАЕНКО (Красноярск): «Каждый человек имеет право на нос»

Кем должен был стать Сергей Николаенко, если в детстве любимыми его игрушками были зубоврачебные инструменты из дедовского чемодана? Правильно, стоматологом. Но остальные вопросы можно не задавать — все равно ошибетесь. Потому что Николаенко без всяких сомнений самый странный стоматолог Красноярска, а возможно, и всей России. Тысячи его коллег сверлят зубы, вживляют импланты и уверенно смотрят в будущее. А Сергей на вопрос, каким в будущем он видит свой бизнес, улыбаясь, отвечает:

— Ну, вообще-то, было бы хорошо, чтобы этот бизнес умер.

Скоро вы поймете, почему он так говорит.

СМЕЛЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Дед Николаенко в годы Великой Отечественной был санинструктором, попал в немецкий плен и в лагере лечил других заключенных. После освобождения продолжил это занятие в другом лагере, уже советском. Когда освободили и оттуда, дед сделал два железных вывода. Первый: врач никогда и нигде не пропадет. Ну а второй вытекал из первого: все младшие члены семьи должны быть медиками.

Николаенко-внук окончил Красноярскую медакадемию, а потом его отправили как стипендиата туда, где когда-то был пленен его дед, в Германию. Теперь эта страна пленила уже внука — Сергею очень понравилось в Баварии. Он отучился, отпрактиковался, защитил кандидатскую и докторскую. Это был 2007 год, у Николаенко уже были жена и двое маленьких детей. Немцы предлагали работу, выгодный контракт. Сергей покивал головой и вернулся с семьей в Красноярск. Жизнь в Германии показалась ему слишком предсказуемой.

— Но в то же время мне очень нравилась немецкая система университетской клиники, где и лечили, и учили, и занимались наукой. И у меня в голове поселилась идея-фикс: открыть при своей красноярской альма-матер такую же клинику.

Сначала все шло неплохо: перспективному ученому дали кафедру терапевтической стоматологии красноярского медуниверситета и полный карт-бланш. Но вскоре стало ясно, что это не просто «смелый эксперимент», а альтернативная система — угроза действующей. Начались подковерные интриги. В конце концов Сергею «придумали» прогул и уволили по статье. Вслед за ним ушли несколько сотрудников, с которыми он и начал собственный бизнес, открыв клинику, которую недолго думая назвал своим именем.

Ну, не сложилось с университетом — чем плох шанс зажить респектабельной жизнью дантиста, спокойно лечить кариесы и пульпиты? Дела пошли в гору, на услуги клиники подписались несколько крупных предприятий. Но однажды к Николаенко пришел пациент, у которого не было не только зубов, но и... носа. Часть его лица съела онкология, которую вовремя удалили. В поисках нового носа больной объехал всю Сибирь, но оказалось, что люди с его проблемой могут рассчитывать в России разве что на услуги театральных гримеров. Большинство вынуждены доживать свой век взаперти на положении призраков.

Человек без носа — зрелище не для слабонервных, но Николаенко, во‑первых, врач, а во‑вторых, ему довелось видеть в Германии, как пациентам протезируют уши, носы, глаза. Сергей позвонил старым знакомым в Нюрнберг, и вскоре в Красноярске при «Клинике профессора Николаенко» появился «Российско-Германский центр „Эпитетика“».

— Сначала немцы вживляли протезы, а мы смотрели на них, раскрыв рот, — вспоминает Николаенко. — А потом мы закрыли рот и потихоньку стали сами делать лица «под ключ» и даже изготовлять эпитезы из силикона.

ЛЕЧЕБНОЕ ИМПОРТОЗАМЕЩЕНИЕ

Точной статистики, скольким людям требуются услуги лицевого протезирования, не существует. Есть приблизительная цифра: 39 человек на сотню тысяч. Как правило, это онкологические больные, которым опухоли затронули лицо. Или жертвы бытовых травм. Протезирование делается по следующей схеме: на черепной кости с помощью микрошурупов закрепляется титановая решетка, на нее магнитами крепится ухо, глаз или нос.

---

СПРАВКА

Эпите́тика (от греч. epitema, в переводе на рус. «крышка») — вид протезирования, при котором отсутствующие части лица или тела замещаются силиконовыми конструкциями — эпитезами.

---

За первых пациентов Николаенко не получал ни копейки. На доктора с удивлением смотрели все: домашние, друзья, коллеги и даже сами больные. Но сейчас ситуация изменилась. Во многих случаях расходы возмещает Фонд социального страхования РФ. Иногда Николаенко собирает средства через возглавляемую им же некоммерческую организацию «Подари улыбку». Или помогают частные благотворительные фонды.

Стоимость лицевого протезирования вместе с изготовлением эпитеза колеблется от 300 до 700 тысяч рублей. Много это или мало?

— В Германии все это стоит раза в три дороже, — отвечает Николаенко. — Мы много работали в этом импортозамещающем направлении. Наша клиника купила в Германии авторские права на саму систему реабилитации, с помощью Краевого фонда науки полностью ее усовершенствовала и локализовала производство необходимых компонентов на местном военном радиозаводе.

— А государство достаточно делает для оказания помощи таким пациентам?

— Недостаточно. Проблема в том, что сама операция и дальнейшее протезирование бюрократически друг с другом не связаны. Человека, утратившего часть лица, выписывают из больницы в никуда. Чтобы претендовать на бесплатный эпитез, ему нужно оформить инвалидность, получить программу реабилитации (что не всегда получается оперативно), затем обратиться в Фонд социального страхования и т. д. И все это время он ходит с дырой в лице. Я считаю, что этот «переходный период» нужно убрать и о протезировании думать уже на стадии планирования операций по удалению опухолей.

С 2014 года помощь в клинике Николаенко получили около ста человек. Только треть из них — жители Красноярского края. Операций год от года становится все больше, а число пациентов из других регионов России неуклонно увеличивается. Выступления Николаенко на форумах, публикации в СМИ и сарафанное радио сделали свое дело: теперь своим безухим и безносым пациентам советуют ехать в Красноярск врачи и с Дальнего Востока, и с Урала. Приезжают и медики — перенимать опыт и повышать квалификацию (при клинике создан лицензированный учебный центр «Профессорская практика»).

А еще в этом году в Красноярске была проведена первая в России операция по воссозданию нижней челюсти.

— Мы организовали приезд врачей из Германии, где, кстати, такие операции тоже делают нечасто. Частично этот визит был осуществлен в рамках Pro Bono волонтерской деятельности немецких коллег. Дома они распечатали на 3D-принтере индивидуальный титановый имплантант нижней челюсти, а здесь, на базе Красноярского онкоцентра, провели операцию, для чего пришлось взять малоберцовую кость пациента. Так что в операционной одновременно в течение 12 часов работали сразу две группы хирургов: одна с ногой, другая с лицом. С челюстью у него теперь все в порядке.

— Так, а что же ваш бизнес? Почему он должен умереть?

— Он должен умереть в глобальном смысле. В идеале. Его убьет более широкое применение сосудистой хирургии, клеточный и тканевый инжиниринг. Все будем выращивать заново: и носы, и уши, и подбородки! — на лице Сергея появляется мечтательное выражение. — Конечно, это произойдет не завтра и не послезавтра. Так что в обозримом будущем наши технологии по разработке и установке эпитезов будут востребованы.

Источник: Официальный журнал Российского инвестиционного форума